ПРОРИЦАНИЯ ВОДЫ

В севернорусской мифологической прозе выделяется цикл быличек, бывальщин и поверий, повествующих о неких загадочных персонажах, которые появляются из воды, чтобы предсказать будущее отдельному индивиду либо всему социуму, а скорее всего, и предопределить его. Это мистическое действо свершается «вдруг» – внезапно и неожиданно, независимо от воли и желания человека. Более того, оно не санкционировано ни ритуалом, ни этикетом. Явление мифического существа столь же неотвратимо, как и само свершение рока, предопределения, судьбы.

Среди водяных существ, исполняющих роль мифических прорицателей, заметно преобладают женские персонажи: хозяйка воды, водяница, русалка, девушка, девка, дева, женщина, «вроде как женщина», «женщина-водяник», «человек, как женщина» и др. Лишь в редких случаях говорится, что это водяной, а подчас и донный, т. е. обитающий на дне озера/моря. В некоторых быличках – водяное существо («будто человек») не поддается определению по половой принадлежности: подобный персонаж не то среднего, не то мужского либо не то мужского, не то женского пола. Об этом свидетельствуют глаголы прошедшего времени, характеризующие действия или состояния. Так, в одном и том же тексте к одному и тому же персонажу относятся глаголы пало – показался либо сидел – сидела и пр. Однако интересующие нас мифические существа в отдельных вариантах имеют и зооморфный облик. Они могут, к примеру, показаться в виде зверя (выдра), птицы (утка), рыбы (семга) и др. Причем зооморфный аналог остается эквивалентным антропоморфизированному водяному существу: «Кто как ее называет, одни выдрой, другие русалкой. Впрочем, не исключены случаи, когда судьбоносный персонаж имеет вид деревянного предмета, плывущего по течению, «будто столова доска». Или: «Вересина плывет по середине, под мост. Вдруг засмеется, захохочет». Замена женского персонажа мужским, нередко имеющая место, не привносит в рассматриваемую коллизию сколько-нибудь существенных изменений.

По другой версии, очевидец мистерии замечает водяное существо, когда оно уже сидит на камне/на большом камне. Такой камень расположен посреди озера/реки. Хотя указание на подобную локализацию встречается в мифологических рассказах довольно редко, тем не менее народными верованиями оно наиболее обосновано. В силу этих воззрений центральный локус считается сакральным, поскольку именно здесь смыкаются –размыкаются миры. Не случайно в центре обычно расположено и мировое древо.

Справедливости ради надо сказать, что во многих мифологических рассказах камень, на который усаживается, выйдя из воды, мифическая прорицательница, находится на берегу реки/озера, причем не просто на берегу, а на дальнем берегу, что привносит в осмысление этого локуса признаки запредельности (ср. с блоковскими стихами «Я вижу берег очарованный и очарованную даль»), а в трактовку образа самой прорицательницы – черты берегини, столь почитаемой в Древней Руси в качестве божества наподобие русалки. Однако и расположенный на берегу камень воспринимается как находящийся в центре мироздания. Мифическую прорицательницу можно увидеть в сакральные моменты суточного и годового циклов. Она показывается утром или вечером, перед восходом или заходом солнца. Ее появление наблюдают не только летом, но и зимой, когда она выходит из проруби («пролубы»).

Облик мифической прорицательницы, в основном, антропоморфизирован. Преобладает образ водяной девы/русалки с необычайно длинными распущенными по плечам волосами, ниспадающими до пояса, до «жопы», до колен, до пят, до самой воды и вообще как бы не имеющими конца. Свои волосы она усердно расчесывает. Этот мотив в мифологических рассказах, пожалуй, наиболее устойчив. Имея магическое назначение, подобное действо эквивалентно прядению. Только в данном случае манипуляции происходят не с шерстью, а с волосами: и те и другие в народных верованиях взаимозаменимы, поскольку они функционально тождественны. Посредством такого действа прядется нить жизни, творится человеческая судьба. Она свершается с неизбежностью рока. Манипуляции с волосами могут сопровождаться взглядом, имеющим магическое воздействие. Водяная дева завораживает человека своим взглядом, поглощая его (ср. с гоголевским определением глаз русалки «очи выманивают душу», приведенным в «Страшной мести», гл. 13). Индивид испытывает амбивалентные чувства – страха и влечения к водяной деве:
«Эта русалка как посмотрит на кого, как застывши человек стал, так и будет стоять, долго может так, да».

Глаза – это средоточие души мифического существа, которое, по сути, из одной только души и состоит. В данной связи интерес представляет наблюдение Н. Коробка: даром предсказания наделяются существа, которые имеют корни в культе душ. Заметим, однако, что в нашем случае мифическая водяная дева не только предсказывает, но и предопределяет судьбу индивида.

Расчесывание волос нередко сопровождается магическим приговором, которым и предвещается, и предопределяется в заданном словами направлении дальнейшее течение бытия. В рассматриваемом цикле наиболее устойчив и распространен сюжет, основанный на семантической формуле «Год от году хуже…». В процессе повествования эта формула может удваиваться и утраиваться, незначительно варьируясь: «Год году хуже», «Чем год, тем хуже». Заметим, что в мифологических представлениях год осмысляется как некая универсальная модель времени, имеющая потенции к регулярному (циклическому) обновлению и определенному варьированию. Предполагается, что в данном случае положение дел в мироздании ухудшается по нарастающей. Кульминацию такого ухудшения, которое дает о себе знать определенными и неопределенными бедствиями, представляет собой, по мнению носителей традиции, текущий год, в котором, однако, будущее неотделимо от прошлого и настоящего:
«Сегодний год хуже прошлогоднего», «А этот год хуже всех», «А этот год всех кукнут» и пр. Формулу судьбы водяная дева приговаривает, причитывает, поет, чем усиливается ее магическое воздействие на индивида,социум, мироздание. Водяник же, оказавшись в аналогичной роли, распускает волосы до самой воды и воет, не произнося слов, что равноценно невербализированным причитаниям: «Ву-у-у! Ву-у-у!». По другим вариантам: «голосом плачет», «всяким разным голосам плачуть». Оплакивается таким образом тот, кому предвещается смерть. Подобная коллизия «манифестируется как проекция погребального обряда из будущего, в котором он должен состояться, на настоящее, в котором принимается данный сигнал-послание».

Заметим, однако, что в рассматриваемой ситуации соответствующую фоносферу создают не только божества воды, но и леса: «Перед германской войной, говорит. Как, говорит, плакали они (лесовики). Гулом эти шли голоса, большие голоса, маленькие голоса перед германской войной. Так по ущелью шли эти голоса гулом таким, гулом таким, вечером. Как, ляй, на войну провожают. И, говорит, сразу тут и германская война стала, показалась». Причем в другой бывальщине это событие легко перемещается из будущего в настоящее, где леший, вместе с людьми провожая мужиков на войну, плакал и все кричал: “Я помогу вам, помогу, помогу!”».

И даже само по себе появление водяного мифического существа служит предвестием перемены. Причем в дошедших до нас быличках и бывальщинах это преимущественно знак смерти или, по крайней мере, перемены к худшему: «Она не перед добром показалась»; «Вот перед тем, если худо, вот и кажитце»; «Это, – говорим, – к нехорошему»; «Увидеть русалку – дурной знак для рыбака»; «Если покажется, дак он уж перед чем-нить покажется». Причем возраст ожидаемого утопленника зависит от возраста появившегося водяника: «Старого видели – значит, старый и потонет, а если молодого увидят – значит, молодой утонет». В подобном соотнесении обнаруживаются элементы представлений о появлении перед смертью человека его двойника. И если даже человек не утонет, то все равно умрет на воде или у самой воды. Произнесение магических слов, а подчас и манипуляции с волосами сыграют свою роковую роль.

Вместе с тем появление водяницы/русалки/водяного либо некой неопознанной мифической силы в том или ином местном озере, о котором никто, кроме жителей близлежащих деревень, и не слыхал, может в глазах носителей традиции быть знамением глобального масштаба: «Черт его знает, перед чем, может, перед войной он (водяной) показался. Перед войной, наверное». Предсказание, как правило, сбывается: «Егор пошел … До той, до старой войны. Война была русская, германская. Вот пошел утром по берегу. Вот сидит [некто] на камню да голову чешет. Волосы длинные. Он (Егор) остановился, папиросу вертит, остановился. Глядит, вперед идти или назад. Глядит – а он бух в воду с каменя. Он (Егор) подумал: “Что-то будёт. Раз выстал – что-то будёт”. Того году война началась». Предсказываются и другие события. Так, в некоторых вариантах прорицание «Год от году хуже …», сопровождаемое расчесыванием волос, оказалось предзнаменованием произошедшей вскоре революции либо связанной с началом войны эвакуации . Впрочем, прогнозы мифического существа подчас изображаются едва ли не как дело повседневной обыденности:
«Водяной каждую ночь ходил к мужику и говорил, какая будет погода, хорош ли урожай будет и пр. и пр.».

Подобные прорицатели, и особенно в своей женской ипостаси, сродни таким судьбоносным мифическим существам как вилы, нимфы, норны, валькирии, никсы, банши, духи переправы, загадочные прачки и прочие связанные с водой персонажи. Это божества потоков, источников, ключей. Они находились в водах с начала мира: «были сотворены живым током воды, ее магией, источаемой ею силой, ее журчанием». Такие прорицательницы еще долго представлялись в облике водоплавающей птицы. Например, в одной из севернорусских бывальщин судьбоносное существо «голову поднимет, как утка, и говорит: “Судьба есть, головы нет”. И нырнет. Опять: “Судьба есть, головы нет”. Не во сне, а наяву». Эти существа едва дифференцировались от стихии, которой принадлежат. Наделенные всеми силами воды, они, будучи персонифицированными, стали принимать участие в жизни людей. В скандинавской мифологии, например, это три норны – «мудрые девы». Они возникли из источника/ключа. Урд, т. е. из «источника судьбы», над которым вечно зеленеет ясень Иггдрасиль – мировое древо и вместе с тем древо судьбы. Омытый его влагой, Иггдрасиль и сам источает росы на долины (Старшая Эдда. Прорицание вёльвы). В этих норнах узнаваемы женские божества, определяющие судьбу людей при рождении: «Ночь была в доме, норны явились судьбу предрекать властителю юному; судили, что он будет прославлен, лучшим из конунгов прозван будет. Так нить судьбы пряли усердно, что содрогались в Бралюнде стены…» (Старшая Эдда: Первая песнь о Хельги). Этимология имен этих возникших из воды персонажей говорит сама за себя. Имя первой – Урд указывает на судьбу и смерть, имя второй – Верданди связано со становлением в настоящем времени, тогда как имя третьей – Скульд означает «будущее», «необходимость», «долженствующее». Аналогами им в германской мифологии служат никсы (Nixe). Выходя из вод, эти женские существа являются к роженицам, помогают в родах и предвещают будущее младенцу. Известна их связь с прядением и полотном как атрибутами сотворения человеческой судьбы.

Криничная Н.А.
Прорицания воды, водных божеств в Свеверно-русской мифо-ритуальной традиции.